– Спасибо, – сказал Дронго. – А вы, Маргарита, возвращайтесь в Москву. Вам нужно учиться, а преподаватели не любят, когда студенты надолго выпадают из учебного процесса. Обещаю, что больше вас не потревожу. До свидания.
Он спустился вниз, сел в такси.
– Куда-нибудь ближе к центру, – попросил он водителя.
– Куда именно? – спросил тот.
– Какая у вас центральная улица?
– Большая Покровская.
– Поехали в этом направлении. Хотя нет. Давай сразу к зданию областного МЧС. Сумеешь найти?
– Найду, – кивнул молодой водитель.
Дронго набрал номер мобильного телефона Роберта Кярвалиса. И сразу услышал его голос. По-русски он говорил без акцента, даже с характерным нижегородским говором.
– Алло. Кто говорит?
– Это частный эксперт из Москвы, – пояснил Дронго, – меня обычно называют Дронго. Я бы хотел с вами срочно встретиться.
– А по какому вопросу?
– Я веду расследование по факту убийства вашего друга Николая Сутеева.
– Все ясно. Куда мне приехать?
– Я сейчас как раз еду к вам.
– Давайте. Я вас буду ждать. Скажите дежурному, что поднимаетесь ко мне, и он вас пропустит. Сразу на третий этаж.
– Спасибо, – Дронго убрал телефон.
Уже через полчаса он сидел в кабинете Роберта Кярвалиса. Войдя в кабинет, он улыбнулся. Девочки были поразительно похожи на отца, только глаза у них были от мамы. Роберт был высоким красивым мужчиной с породистым скуластым лицом. Девочки явно пошли в отца, такие же высокие и симпатичные.
– Простите, что вынужден вас беспокоить, – сказал Дронго, – но мне понадобилась ваша помощь.
– Если это поможет в расследовании убийства, я готов рассказать все, что вам нужно.
– Вы ведь знали его достаточно давно?
– Почти тридцать лет, – сообщил Роберт, – мы с ним вместе поступили в политехнический и вместе закончили. Пять лет учились в одной группе.
– Значит, очень хорошо знали друг друга. Каким он был?
– Очень рассудительным, выдержанным, порядочным. Очень порядочным. Вы знаете, он был нашим старостой и за пять лет ни разу не оставил себе даже пяти копеек. Требовал, чтобы все забирали деньги до копейки. Пять копеек тоже были тогда деньги. Можно было пять стаканов газировки купить. А на двадцать – батон серого хлеба.
– Ну да, я помню. А потом он уехал работать в Москву?
– Нет. Он сначала получил распределение в Тулу. Там отработал три года, а потом переехал в Москву. Он толковый был парень, очень способный. Вы бы видели, как он у нас в студенческих спектаклях играл, всем так нравилось. Мы с ним такие сцены разыгрывали. Иногда просыпаюсь и даже не верю, что его нет. Хотя, может, все так и должно было получиться. В последнее время он вел себя очень странно.
– В каком смысле странно?
– Как-то непонятно. Эта его болезнь, о которой мне говорила Маргарита, их неприятности на работе. Люди даже стали придумывать какие-то небылицы. Можете себе представить, даже его бывшая секретарь Алла стала рассказывать, что Николай и Лариса разошлись. Якобы он сам ей об этом сказал. Она так Маргарите и заявила. Рита позвонила мне, и я сразу сказал, что это чепуха. Я ведь почти каждый вечер ему звонил перед тем, как это произошло, перед его убийством. И разговаривал с ним, когда он был у себя дома, на проспекте Сахарова. Трубку либо он сам брал, либо Лариса. Но людям нравится придумывать небылицы.
– Подождите. Разве он жил не в другом месте последний месяц?
– Ничего подобного. Он жил со своей семьей, рядом с Ларисой, которую очень любил. Я точно знаю, что он был все вечера со своей семьей, можете мне поверить.
– Я вам верю, конечно. Что вы знали насчет его болезни?
– Сначала не знал. Но два месяца назад он приехал ко мне и сообщил, что врачи нашли у него какую-то редкую болезнь. Говорил, что ее трудно обнаружить. Сказал, что поедет в Германию. Я его тогда успокаивал, но он очень нервничал.
– Почему нервничал. Из-за болезни?
– Нет. У него были неприятности в компании. Сказал, что у них большие долги и он не знает, как они будут дальше существовать. Очень из-за этого переживал. Говорил, что Лариса может остаться с двумя детьми и без денег. Я его успокаивал, как она может остаться без денег, если у него две квартиры в Москве, дача, машины...
– И еще дом в Нижнем Новгороде, – напомнил Дронго.
– Дома давно нет, – улыбнулся Роберт, – это их старый дом на улице восьмого марта в Сормовском районе. Так его давно снесли. Но все равно, одна его квартира в Москве стоит, наверное, целый миллион. А он все равно переживал.
– И больше вы с ним не виделись?
– Виделся. Он снова приехал к нам за неделю до убийства. Какой-то осунувшийся, очень плохо выглядел. Моя жена даже ему сказала, чтобы он больше фруктов ел. Витамины всякие. Он еще так улыбнулся.
– О чем вы говорили?
– Он был какой-то странный. Спрашивал меня, нет ли у меня знакомых в страховых компаниях. Я честно сказал, что никого не знаю. Потом он почему-то стал узнавать у меня, как наши пожарники узнают про поджоги в домах. Я ему сказал, что это очень легко. Одно дело, когда проводка загорается, а другое, когда сознательный поджог. Почему-то это его интересовало. Я так и не понял, зачем ему такие подробности. Потом он кому-то звонил. Сказал, что хочет приехать и поговорить. Таким странным голосом разговаривал. Я спросил, с кем он говорит, а он сказал, что это его знакомый, сына которого он спас. А мне дочь рассказывала, что он спас сына их сотрудника, который тяжело заболел.
– Он разговаривал с ним при вас?
– Да. У него фамилия была такая белорусская. Гнедич или Галич.
– Может, Гевелич?
– Правильно, Гевелич. Вот с ним он и говорил. Он пробыл у нас только три часа, сказал, что торопится на самолет, и сразу уехал. Я даже не понял, зачем он приезжал.